Доносительство — удивительный феномен, прочно вошедший в русскую жизнь и ставший неотъемлемой частью нашей истории. Кажется, во все времена находились люди, готовые строчить кляузы и жалобы, подчас даже не ради выгоды, а просто по зову души.
И власть, надо сказать, во все эпохи охотно пользовалась этой особенностью национального характера.
Истоки доносительства на Руси уходят в глубокую древность. Уже в «Русской правде», первом своде законов XI века, упоминаются наказания за ложные обвинения.
Выходит, уже тогда клевета и оговоры были настолько распространены, что требовали отдельного внимания властей.
В эпоху Древней Руси междоусобицы князей частенько начинались с наветов и кляуз. Правители бегали в Орду жаловаться на своих соседей, пытаясь снискать расположение ханов.
Вспомнить хотя бы историю князя Юрия Даниловича, оклеветавшего своего дядю Михаила Тверского. Юрий наплел хану Узбеку, что Михаил якобы собрался бежать под защиту папы римского. Хан поверил — и несчастный Михаил поплатился головой.
А Юрий, между прочим, приходился родным братом известному собирателю земель русских Ивану Калите. Тот и сам был не прочь стукнуть на соседа-князя.
Да что там князья! Простые смерды тоже не гнушались кляузами. Если соседская корова забрела на чужое поле или поддатенький муж учинил дебош — быстренько строчили донос местному боярину.
Дошло до того, что уже в XV веке пришлось вводить наказания за ложные наветы. Сперва штрафовали, потом сажали в тюрьму, при Иване же Грозном за клевету и головы рубили. Но все было тщетно — вал доносов не ослабевал.
Кстати, об Иване Васильевиче. Пожалуй, самым мрачным эпизодом его царствования стала опричнина.
Кто-то верно подметил, что опричники были первыми профессиональными стукачами на Руси. Они с усердием выдумывали заговоры, обвиняли в предательстве богатых вельмож, а затем с удовольствием пытали их и казнили.
Мало того — они еще и имущество казненных себе забирали. Работа, что и говорить, непыльная. Вот только рано или поздно любой террор выходит из-под контроля и начинает пожирать своих создателей.
В какой-то момент даже Иван Грозный заподозрил предательство уже среди самих опричников. Тут-то головы и начали летать с плеч «верных псов государевых».
Но вернемся к делам доносительским. Как это часто бывает, официально власти кляузничество осуждали, но втайне всячески поощряли.
Взять хотя бы знаменитое «Слово и дело государево», введенное Петром I. Чтобы донести на нехорошего человека, достаточно было выкрикнуть эту фразу публично. И все — тебя уже вели пред светлые очи государя излагать свою кляузу.
Причем царь обещал награду каждому доносчику. Выдашь, к примеру, зажиточного купца, будто тот казну разворовывает — получишь его лавку и все добро.
Немудрено, что кляузников расплодилось видимо-невидимо. Разбираться с потоком доносов поручили специальному Преображенскому приказу. Вот только реальной пользы от этого было чуть.
В основном люди сводили счеты друг с другом, писали кляузы на неугодных соседей или конкурентов по торговому делу. Однако на всякий пожарный проверять приходилось все.
Новый виток доносительства пришелся на царствование Александра Благословенного.
После подавления восстания декабристов императору пришла в голову мысль создать Третье отделение Собственной Его Императорского Величества канцелярии да отдельный корпус жандармов в придачу.
Дескать, пусть профессионалы присматривают за крамолой и благонадежностью подданных. И присматривали, да только проку от этого вышло немного.
Тайная полиция с треском прошляпила покушение на царя-освободителя Александра II, хотя исправно строчила рапорты о том, что революционное подполье разгромлено.
Денег на содержание осведомителей и провокаторов выделяли немерено, но эффективность системы от этого не повышалась.
И дело тут даже не в продажности и непрофессионализме жандармов. Просто поток доносов был столь велик, что отделить зерна от плевел не представлялось никакой возможности.
Да и сами жандармы частенько хватали через край, обвиняя в крамоле всех подряд — от великих князей до простых обывателей.
Дошло до того, что за глаза голубые мундиры прозвали «одеждой доносчиков», а приличное общество сторонилось жандармских офицеров, даже если те были людьми вполне достойными и порядочными.
Однако подлинный расцвет кляузничество переживало в советскую эпоху.
Уже на заре становления молодой республики рабочих и крестьян был создан грозный карающий орган — ВЧК. Поначалу чекисты искренне надеялись, что с исчезновением классовых противоречий отпадет и необходимость в расправе.
Однако враги революции и не думали складывать оружие. В ответ большевики выдвинули лозунг: «На белый террор ответим красным террором!» Началась кровавая вакханалия, апогеем которой стали печально известные ежовщина и Большой террор 1937-38 годов.
Стоит ли удивляться, что в этих условиях кляузничество расцвело пышным цветом. Рассказывают леденящие душу истории о том, как люди сводили счеты с неугодными соседями,
писали доносы на своих учителей и подчиненных, лишь бы занять их должность или комнату в коммуналке. Миллионы судеб были сломаны, сотни тысяч невинных загублены.
Аресты производились по ничтожным поводам — неосторожное слово, сомнительное происхождение, родственники за границей. «Признания» из подследственных выбивали самыми зверскими пытками.
На одного реального саботажника или диверсанта приходились тысячи погибших от доносов, ложных обвинений и оговоров.
Однако доносительство было широко распространено не только в годы репрессий. И после победы, и во времена хрущевской оттепели, и при Брежневе кляузы оставались обыденным делом.
Писали в милицию, в партийные органы, в народный контроль. Жаловались на шумных соседей, пьющих коллег, любвеобильных жен, тунеядствующих зятьев.
Анонимки были настолько обычны, что даже появился мем: «Из-под ворот дворовых — на меня написано сто рапортов».
Впрочем, было бы лукавством сводить феномен доносительства исключительно к мелочным склокам и сутяжничеству. Да, процент «шума» всегда был высок — на сотню кляуз едва ли приходился один стоящий сигнал.
Но ведь были громкие уголовные дела, раскрытые благодаря бдительным гражданам! Взять хотя бы знаменитое «рыбное дело» («дело Океана»), когда на свет божий вытащили грандиозные злоупотребления и хищения в рыбной отрасли.
тот же «Фрукт», в результате которого за растраты и взятки осудили руководство Елисеевского гастронома. И таких примеров немало. Как точно подметил в свое время Аркадий Райкин: «Кто написал четыре миллиона доносов? Дзержинский? Ежов? Абакумов с Ягодой?!»
Впрочем, во все времена правоохранители предпочитали работать с так называемой «качественной агентурой». То есть с доверенными лицами, информация от которых подтверждалась не в одном деле.
Тот же Феликс Дзержинский, хоть и слыл пламенным рыцарем революции, прекрасно понимал: главное оружие чекиста — не маузер и не именной мандат, а надежный осведомитель.
И времена тут ничего не меняют. Как заметил в приватной беседе один отставной генерал госбезопасности:
«Во все эпохи и у всех народов был, есть и будет единственный по-настоящему эффективный способ оперативной работы — агентурный. Все прочее от лукавого».
Выходит, доносительство — своего рода неизбежное зло, обратная сторона закона и порядка? С одной стороны, да. Ведь своевременный сигнал может предотвратить тяжкое преступление, спасти человеческую жизнь, пресечь казнокрадство.
Но, с другой стороны, страна, опутанная липкой паутиной стукачества, просто обречена захлебнуться во взаимной подозрительности, злобе и страхе.
Так, может, истина посередине? Умные люди давно заметили: «Не мешайте гражданам писать — но тщательно проверяйте каждое их слово».
Ведь чтобы отыскать крупицу истины, порой приходится промыть тонны словесной руды и пустой породы. Но игра стоит свеч.
В конце концов, безопасность страны и покой ее граждан — цель, оправдывающая средства. Даже если речь идет о работе с доносчиками и кляузниками.
