Её талант оценили Марк Захаров и Роман Виктюк. В неё был влюблён Ролан Быков. А Евгений Евтушенко называл её второй Нонной Мордюковой. В гостях у “Жизни” — Галина Стаханова.
— Я знаю, что Вы театр полюбили с самого детства. А с чего началась эта любовь?
— Рядом с тем местом, где мы жили, был клуб и хореографический зал.
Мы, дети, туда бегали и смотрели в окошко — это было очень увлекательно. И однажды руководительница этой танцевальной группы поманила нас — мол, идите к нам, занимайтесь!
Ну и вот пошло-поехало, сначала у станка занимались: первая позиция, вторая позиция! Потом драмкружок, пьесы маленькие стали ставить. Ну и роли у меня первые пошли детские — бабушка-пчела, шут, ворона из «Снежной королевы».
— А как Ваша мама познакомилась со звездой тех лет Верой Пашенной?
— Работать к ней устроилась — по хозяйству ей помогала. Мы жили с ней через дорогу, можно сказать, соседями были.
И маму ей порекомендовали. Характер у Пашенной был строгий. Говорила она громко, жёстко. Но в то же время она добрая была. Маму мою она Верочкой называла.
И мама к ней обратилась на мой счёт: вот, мол, моя Галя бредит театром — послушайте её, может, сможете отговорить? Ну, и я к ней пришла. Боялась, конечно.
Ведь это какая артистка была? Я её и в «Вассе Железновой» видела, и в «Идиоте»! А как в театре она играла Кабаниху в «Грозе»? Просто шикарно! И вот я пришла к ней как раз с монологом Катерины из «Грозы». И она увидела во мне какую-то глубину…
И маме сказала: «У дочки твоей очень много душевной теплоты. Если бы я ставила спектакль, я бы с удовольствием её взяла на эту роль. Но это не в моей власти…»
И вот после этого она и посоветовала мне пойти в какую-нибудь самодеятельность. «В театральную школу учиться — у тебя возраст не тот, и блат нужен, а у тебя нет его».
То же самое мне и Гундарева потом сказала, когда мы начали с ней общаться во времена моей работы гримёром в театре Маяковского. Тоже сказала, что везде блат нужен — иди в студенческий театр МГУ.
— А когда Вы работали в театре Маяковского гримёром — с кем из великих артистов Вам удалось поработать?
— Самый потрясающий гримёр был в Маяковке. Звали его Иван Васильевич. Пока он был жив, делал Кобзону накладки — прикрывал его лысину. Я таких артистов повидала и гримировала…
Хотя бы вот ту же Евгению Козыреву. У неё был спектакль «Гроза», и она там играла главную роль — Катерину. А она уже тогда суперзвезда была после фильма «Убийство на улице Данте».
И я парик ей однажды надевала, руки от страха тряслись, и уколола её булавкой. Она, конечно, высказала мне всё, что думала. Но потом, когда я закончила, она меня очень горячо благодарила.
Сказала, что я закрепила ей парик так, как будто это её настоящие волосы, она его совсем не чувствует. А ведь это очень важно — если парик плохо сидит, играть практически невозможно.
А вообще в то время театр Маяковского был суперзвёздным — там одни легенды были. Мария Бабанова, Юдифь Глизер, Нина Тер-Осипян, Евгений Самойлов, Александр Ханов …
Да один он чего стоит — лауреат трёх Сталинских премий! Лев Свердлин — у него тоже три Сталинские премии! А режиссёром был великий Николай Павлович Охлопков.
Просто такие звёзды по тем временам, что дух захватывало. Для меня смотреть на их игру было главной театральной школой. Я забивалась в какой-нибудь уголок и смотрела все спектакли.
— Вы упомянули историю с париком для Козыревой. А у Вас самой были конфликты с гримёрами или костюмерами?
— Только один раз, в 1985 году. Роман Виктюк снимал фильм «Долгая память» в Одессе. И там была гримёрша, которая очень плохо делала причёски.
И у нас с ней были моменты, когда я ей высказывала. А это была та самая гримёрша, которая работала над фильмом «Три мушкетёра». И там в этом плане ляп на ляпе.
Помните сцену, где мушкетёры пришли к де Тревилю? Так вот, там в одной сцене у него волосы внутрь уложены, а в другой — наружу торчат. Это вот эта гримёрша сделала.
— Ваша серьёзная актёрская карьера началась со студенческого театра МГУ. Там в то время работал молодой Марк Захаров. Каким Вы его запомнили?
— Многие артисты его уже тогда боялись. И я в том числе. Я только что устроилась в студенческий театр МГУ, и Марк Анатольевич ставил спектакль «Хочу быть честным».
Меня утвердили на роль буфетчицы Зои, у которой было свидание с главным героем. Захаров должен был мне поставить задачу, как режиссёр.
А он вместо этого говорит: «Я не знаю, что эта Зоя должна здесь делать. Но здесь должен быть какой-то… Бум!» Я сижу и думаю, что такое «Бум»?! А меня ведь только взяли в театр.
Я совсем ещё зелёная. Начала что-то сама придумывать. Пыталась образ создать — нашла какую-то сумочку, помаду и тушь туда положила. А ему всё не нравится.
И девчонки мне по секрету уже говорят, мол, он собирается другую актрису вместо тебя брать. Меня это так взволновало, помню, как сердце забилось — только пришла, а уже с роли снимают!
И тогда меня осенило — нашла я огромную брошь в виде хризантемы — большую такую, с мою руку размером. И во время сцены выхватила её из сумочки, пришпилила себе на грудь и гляжу на своего партнёра с вызовом.
Захаров посмотрел на это и говорит тихо: «Всё. Роль состоялась». Я была невероятно счастлива — это была моя победа. И эта маленькая деталь имела огромный успех — зал, когда видел эту сценку с брошкой, ржал просто покатом.
— Чему Марк Анатольевич Вас научил?
— Самостоятельно мыслить и работать над ролью. Он никогда не сюсюкался с актёрами, не объяснял им, чего он хочет.
А просто ставил задачу. А вот Роман Виктюк — совсем другой. Он же блестящий актёр и может показать роль на самом себе. Да ещё и так, что ты смотришь и думаешь: «Я так не смогу…» Очень талантливый актёр и режиссёр — настоящий гений.
— Роман Виктюк не только роли Вам давал, но ведь ещё по жизни помогал?
— Да. У меня был момент в 80-м году. Нам дали квартиру в Ясенево, и мы туда переезжали.
А у меня панически не хватало денег. В новом жилье надо было много сделать необходимых вещей — полы покрасить, замок поменять. И именно Виктюк без вопросов дал мне в долг приличную сумму.
И был ещё другой момент — в 98-м году у меня умерла мама. Это случилось внезапно, и я понятия не имела, как её хоронить. Кризис, работы толком нет, денег — тем более.
Всё, что мама копила на похороны — пропало из-за дефолта. На то, что осталось — не то что похоронить нельзя было, а лопату не купишь. Я звоню ему в жутких слезах.
Он первым делом: «Галюня, что случилось?!» Я с трудом ему объяснила, что у меня мама умерла. Он говорит: «Немедленно приезжай ко мне!». Я тут же собралась, приехала к нему.
Он мне дал конверт и говорит: «Всё. Иди». А в конверте — деньги на похороны. И это не в долг. А без отдачи он дал… Это очень дорогого стоит.
Иногда у меня хотят какие-то гадости о нём узнать, но я всегда говорю: «Виктюка не трогать!!!». У меня к нему только добрые чувства и благодарность.
Тем более что он взял меня на роль в свой спектакль «Уроки музыки». В Москве в то время это было сенсацией — весь город гудел, что в любительском театре МГУ идёт прекрасный спектакль и его обязательно надо увидеть.
Режиссёры из театральных вузов водили на него своих студентов и показывали им, как надо играть и как жить на сцене.
— Именно в студенческом театре МГУ Вы познакомились с Роланом Быковым. Про него говорят, что женщины его очень любили…
— Это он любил женщин! Конечно, он был небольшого роста.
Плюгавенький такой. Но гениальный! Умел он красиво ухаживать. Умел нужные слова сказать. Ну, тем он и брал.
— Вы были с ним вместе целый год…
— Это тяжёлый год был. Я натерпелась с ним, конечно. Пил он много. Всё время откуда-то приходилось его вытаскивать. Мне его мама постоянно звонила: «Галь! Он опять там забузил! Выручай!»
— А Ваша мама как на всё это смотрела?
— Отрицательно. Но Быков падал ей в ноги и говорил: «Я её люблю!».
— Подарки он делал Вам какие-то?
— Помню один только подарок — мешок яблок, который он привёз со съёмок в фильме «Гори, гори, моя звезда!».
Он должен был играть там главную роль, но его выгнали за пьянку. Хотя он тогда был на волне успеха, сплошные съёмки у него были — «Служили два товарища», «Большая перемена».
— А как в театре реагировали на ваши отношения?
— Я помню, как Люсьена Овчинникова, с которой мы дружили, смотрела на всё это и говорила: «Господи, да на фиг он тебе нужен?!»
— А как закончился Ваш роман с Быковым?
— Я очень тяжело заболела. Меня укололи грязным шприцем и занесли инфекцию, которая перешла в сепсис. И меня положили в больницу.
Ну, а Ролан… практически не навещал. А я лежала на койке и не могла даже встать в туалет — такое было состояние тяжёлое. Меня даже перевели в палату для умирающих.
А я рыдала и умоляла не оставлять меня там. И вот я помню один момент — приближался Новый год, мне снится… даже не могу сказать, что это было — сон или не сон.
Лежу я в палате и вижу, что тёмный угол около двери засветился вдруг ярким солнечным светом. Я смотрю на это и не могу понять, снится мне это или нет.
А в груди какая-то страшная тяжесть — будто на ней лежит огромный тяжёлый крест. И вот я лежу, смотрю на этот свет, а он никуда не уходит! И вдруг этот крест упал с груди, и легко мне стало.
И утром я впервые за долгое время сама поднялась с кровати. И первым делом я поползла на весы. Смотрю, а они показывают 35 кг… А рост мой — 174 см. Но именно в тот момент я поверила, что поправлюсь.
И я действительно пошла на поправку. И уже под самый Новый год меня выписали по моей же просьбе.
— То есть Быков Вас в этой больнице и бросил? А кто Вас поддерживал?
— Мама дневала и ночевала в палате. Приносила кагор, печень, гранаты — всё кроветворное. Конечно, найти такие продукты в те времена было сложно — только на рынке и дорого. В долги влезла.
— Вот Вы выписались, встали на ноги и что было дальше?
— Работу стала искать. И где я только не работала потом. Даже в ГИТИСе агентом по снабжению трудилась.
Это что-то вроде завхоза — краску привезти, стулья, туалетную бумагу — всё, что только нужно для хозяйства. Бывало, отправят с машиной одну, а надо тяжёлую бочку перевезти — ну и тащишь её сама — катишь.
Тяжело было. Потом в Лужниках работала, тоже по снабжению. А затем устроилась билетёром во Дворец спорта. А параллельно играла в театре и снималась в кино.
